Sawada Tsunayoshi — Савада Цунаёши
Ignite the fire within you.
Возраст:
18 [14.10]
Рост:
163 см.
Вес:
52 кг.
Национальность:
Японец.
Принадлежность:
Лидер Вонгола X.
Деятельность:
Учится в университете.
Место жительства:
Родом из Японии (Намимори), часто бывает в Италии, куда в будущем переедет.
Ближайшие родственники:
Мать (Савада Нана), отец (Савада Иемицу).
Отличительные черты:
Неудачник.
Репутация:
Неудачник.
Уязвимые места:
Панически боится потерять кого-то из близких, в круг которых входит семья и друзья.
Способности
Всё, что вбил Реборн и немного больше. Превозмогание как стиль жизни.
Боевые способности
Пламя, ранг:
Небо. Пользуется кольцом Неба Вонголы S-ранга.
Стиль боя:
Сражается преимущественно в ближнем бою, но может бить пламенем и на расстоянии при необходимости.
Оружие, артефакты:
• Кольцо Неба Вонголы Версии X.
• X-перчатки версии кольца Вонголы.
• Одежда предсмертной Воли.
• Контактные Линзы.
• Х-наушники.
• Leone di Cieli Version Vongola (Vongola Sky Lion). Коробочка.
• Mantello di Vongola Primo(Плащ Первого Вонголы). Камбио-форма коробочки.
• Mitena di Vongola Primo (Перчатка Первого Вонголы).Опыт:
Слишком богатый. Заберите это богатство и не возвращайте.
ТехникиПомимо многочисленных техник для использования Пламени Неба, которые постоянно оттачиваются и развиваются, обладает невероятно важной способностью — чувствовать присутствие Рокудо Мукуро. Без этого никак не справиться в бою.
Биография• Реборн навязался в репетиторы. Репетитор из него так себе.
• Подрался с Мукуро. Мукуро, кажется, понравилось.
• Собрал вокруг себя Хранителей (Реборн собрал).
• Чуть не поседел, пока Хранители дрались с членами Варии.
• Подрался с Занзасом. Победил.
• Попал в будущее, где, оказывается, стал крутым боссом с кучей тайных планов.
• Дрался с Хибари и выжил.
• Несколько раз дрался с Бьякураном (Реборн был бесполезен).
• В конце-концов победил Бьякурана.
• Нашёл ещё большего неудачника, чем сам — Энму.
• Подрался с Виндиче. Устал.
• Поступил в университет. Устал ещё больше.ПостОбычно Цуна не обращает внимания на задержки Гокудеры: тот часто бывает очень занят, и не всегда дела вписываются в чёткий график.
В этот раз Цуне неспокойно.
Он ходит по кабинету, не зная, куда себя деть, хотя стол завален бумагами, с которыми нужно срочно разобраться, и с которыми мог бы помочь Гокудера. Но Гокудеры нет — нет слишком долго, и это не даёт Цуне покоя. Он никогда не умел сосредотачиваться вот так легко, по щелчку пальцев, и теперь, когда изнутри буквально свербит полу-панической тревогой, он даже не пытается погрузиться в работу — только изредка отвечает на звонки. Цуна ещё не настолько обнаглел, чтобы перевешивать на других все свои обязанности.
Его тревога так и не успевает оформиться во что-то внятное, когда ему приносят маленькую коробку, заботливо перевязанную красной лентой. Коробку — и записку. Цуна не трогает ни то, ни другое — смотрит на них бестолково, боясь дотронуться. В доме нет никого из Хранителей, иначе коробку доставили бы кому-то из них — проверить содержимое. «Да ладно, — думает Цуна, чувствуя, как предательски подрагивают уголки губ. — Это просто совпадение. Это не связано с Гокудерой. Это просто записка от кого-то из партнёров. Просто записка. Просто записка».
Цуна, как никто, умеет накручивать себя, и на секунду ему даже становится стыдно за свою паранойю. Он почти силой заставляет себя успокоиться. В записке нет ничего страшного, только вежливая просьба о встрече этой ночью и координаты. И когда Цуна открывает коробку, он тут же с силой захлопывает крышку обратно. Нужно взять телефон и кому-нибудь позвонить. Нужно бежать и что-то делать, но он сидит в ступоре, вцепившись в столешницу, как в спасительный круг. Потом хватает записку, переворачивает и видит на ней имя Гокудеры.
Гокудера.
Сердце в груди бьётся так быстро, что Цуна чувствует пульсацию крови в ушах. Наконец, до него доходит: пока он тут сидит, где-то там — Гокудера, с которым, возможно, делают что-то страшное. Страх — жуткий, ядовитый, словно растворяет мышцы, не давая двигаться. Цуна вспоминает руки Гокудеры — слишком бледные для японца, с длинными изящными пальцами пианиста, и его бросает в дрожь. Кажется, он сидит, как идиот, уже больше часа, но когда взгляд опускается на часы, Цуна видит: секундная стрелка ещё не отсчитала даже минуты. И тогда он подрывается с места, оставив коробку лежать на столе и прихватив с собой только записку, которую прячет в карман пиджака.
Он не будет никому звонить. Потому что теперь в невинной, вежливой записке отчётливо проступала угроза, а Гокудера уже пострадал из-за Цуны, и продолжает страдать ровно в эту минуту.
Завести машину удаётся не с первого раза — так сильно дрожат руки. Цуна давно научился справляться со страхом за свою жизнь, но страх за жизни близких выбивал его из колеи. Нужно сконцентрироваться. В бою против сильного противника легко — Цуна был собран и сосредоточен, и Цуна знал, что если одержит победу, все дорогие ему люди будут в безопасности. Но сейчас боя нет, есть только пустынная из-за позднего времени дорога, которая сводит его с ума.
Они знали, на что шли — каждый из них. Но эта мысль не приносила успокоения, а только распаляла злость. Да, они знали, на что шли. И никогда не переступали черту. Цуна не использовал подлые методы и не позволял этого другим. Они не брали заложников и не пытали их. Это бесчеловечно. Недопустимо. И никто не смеет трогать его друзей.
Он паркуется возле нужного здания — косо, как всегда; правильно парковаться он так и не научился, — и выходит из машины. В бардачке лежит пистолет — Беретта М9. Цуна так часто держал её в руках, пытаясь свыкнуться с мыслью, что однажды придётся пустить её в ход, что запомнил каждую чёрточку на рукояти. Так же плохо, как парковки, ему удавалось смириться с прикосновением к оружию. Ему было противно даже дотрагиваться до пистолетов. Оружие Ямамото, в какой-то степени, честнее — оно даёт шанс на выживание. Пистолет — беспощаден, всего секунда выстрела — и никакой защиты, кроме бронежилета и Пламени, и тут уж как повезёт.
Цуна так ни разу и не воспользовался им, не собирается пользоваться и сейчас, но после секундной заминки всё-таки ныряет обратно в машину и прячет Беретту себе за пояс. Скорее всего, её отберут сразу же, как только он войдёт в здание, но, может, это сыграет на руку — успокоит противника, который решит, что Цуна абсолютно безоружен. Цуне плевать, пусть забирают всё, что хотят. Его волнует только одно — состояние Гокудеры. Нужно было ехать быстрее, но Цуна побоялся — водит он не очень умело, а времени на аварии ему никто давать не собирался.
Он поправляет пиджак — простой глупый жест, который, тем не менее, позволяет занять руки, — и переступает порог, прокручивая в голове конвульсивно пляшущие мысли: в каком русле вести разговор. Будь здесь Реборн, он бы ударил Цуну и велел бы вести себя, как положено боссу: спокойно, рассудительно, не позволяя перетянуть инициативу, давая понять, что больше подобных поступков в адрес своей семьи не допустит. Цуна честно пытается уложить всё это в голове, понимая, что его неуместное поведение может отразиться на всей семье и на Гокудере в частности, но всё, чего Цуне хочется — схватить его и убежать, а потом начать вызванивать самого сильного целителя с пламенем Солнца. Ладно, он справится. Он всё сделает, как надо и никому не навредит.
Связь:
тг: @lestat_celebrian
Так в какой момент всё началось?
Тогда, когда в будущем услышал про смерть отца? Или когда проиграл впервые, самонадеянный слишком? Слышать о том, что не смог защитить, ничего не смог — неприятно. Настолько, что даже у него не получилось сохранить привычную лёгкость. Осознание липким и холодным застревает между рёбрами, медленно разъедает кости, разрушая их, точно ржавчина: мягкосердечность и добродушие — фатальны, не способны сохранить в руках даже то, что должен был держать крепче прочего. Если бы они приняли другое решение. Если бы он был сильнее. Если бы не колебался и не верил свято, что всё получится — словами и щадящим. Если бы, но. Им это по силам, думал он. Они справятся. Цуна справится, примет нужное, правильное решение. Цуна принял решение, что погубило их всех.
Или тогда, когда впервые встретил Скуало? «Оказывается, я совершенно не умею проигрывать», говорит в тот момент Ямамото, и дни теряют счёт. Это правда — он не умеет и не любит проигрывать. Правда — он хотел взять реванш. Но правда и в том, что что-то вскипает в груди, когда клинки сталкиваются, когда чувствует вкус крови во рту и запах её на чужих руках. Он хотел доказать себе, что способен заставить Дождь Варии воспринимать себя всерьёз. Он не хотел признавать, но чувствовал: рукоять катаны слишком хорошо лежит в руках, как будто так и должно было быть всегда, как будто она — его продолжение. Он оттачивал одно движение за другим, жадно впитывал техники, что показывал ему отец, и день с ночью потеряли всякие границы, обращаясь единым.