Он знает, что сейчас не время. Найти более неподходящий момент еще нужно было постараться. Видит раздражение в стальных глазах напротив, цепляет взглядом нервное движение подбородком. Ощущает, как поспешно сглатывает, и под пальцами дергается кадык. Вверх-вниз. Прижми сильнее - заставишь сорваться на болезненный хрип. Эта идея лениво рождается в голове и даже вынуждает пальцы дернуться. Хотелось бы сдавить так, чтобы эти глаза напротив закатились. Длинные пальцы хватались бы за запястье, безмолвно умоляя о глотке воздуха. Хватило бы совсем немного времени, они бы даже успели так развлечься…
Скуало все же опрометчиво дергается, и Занзас крепче прижимает его к барному шкафу. Подсаживает коленкой, не давая свести ноги вместе и притыкается носом в бледную шею. Капитан что-то недовольно шипит, но не срывается на привычные крики. Знает, когда лишнее слово или движение может стать роковым «фас». И если сейчас у него остается иллюзия контроля, то любой несанкционированный звук сорвет босса с цепи. Ему это ни к чему. У него же запланировано дельце. Оно уже наверняка на подъезде сюда.

Занзас скользит по капитану привычным ленивым взглядом. Обманчивым - в глубине мерно плещется огонь. Ему ли не знать. Иногда ему в порыве раздражения на это откровенно плевать, но сейчас же не время. Босс вдруг усмехается и склоняется ниже, второй рукой сдвигая воротник варийской формы. Скуало замирает на пару мгновений - он как зверь, всегда чует опасность. Ведет носом, пытается считать, чего ожидать. Он научился понимать все по движению воздуха, колеблющейся температуре, по ритму чужого дыхания. И сейчас старается понять - безопаснее сорваться и дать мнимый отпор. Или же расслабиться и получать удовольствие. Фигурально выражаясь, судя по его напряжению. Это раздражает. Не так, чтобы впечатать его мордой лица в дубовый стол. Но до легкого покалывания в кончиках пальцев. О чем волнуешься, капитан? Твоя честь от подобного не пострадает. Она уже давно не в твоих руках.
Занзас втягивает солоноватый запах. Кажется, просто изучает, лениво исследует свои территории. Пару мгновений. А после все так же неспешно смыкает зубы где-то между плечом и ключицей. На бледной коже через десяток-другой минут расцветет знакомая печать. В особо долгие ночи их появляется целая россыпь. Но куда лучше - глухой то ли вдох, то ли проглоченное возмущение. Трудно вопить, когда босс действительно может вцепиться в бешено пульсирующую вену на твоей шее.

- Выдыхай, - со смешком бросает, слизывая чужое недовольство, впитывая нетерпение вперемежку с недовольством. Впрочем, он может сколько угодно хмуриться и даже угрожать, но стоит коснуться губами за ухом - у капитана ноги отказывают. Давно изученный факт. Пытаться так глупо обмануть босса - заранее расписаться в поражении и капитуляции. Даже странно, что иногда Скуало делает вид, что все еще не в курсе. Он и сопротивляется так, что отказом это с натяжкой могла назвать только его мать. Но оба знают, в чем конкретно причина сегодняшней нервозности. Это так и подначивает довести его еще больше. Раздраконить, чтобы бесился от каждой мелочи. В конце концов, заслужил. В глубине души и сам это понимает.

В дверь стучат едва слышно. Занзас не отвлекается, только приподнимает лицо, скользнув губами по острому подбородку Скуало. Тот до усрачки боится, что его поймают в столь уязвимой позе. Впивается своими пальцами так, что грозит оставить следы даже на грубой коже босса. Это всегда заставляет усмехнуться, буквально никогда не надоест. Знает же, что никто не посмеет входить в этот кабинет в трех случаях. Когда вызван только капитан. Когда босс спит. Когда босс ест. И все равно дергается, как пойманная и насаженная на крюк рыба. Приходится выпустить воротник и опустить руку, накрывая чужой пах рукой. Больше дергается, больше сам себя вгоняет в ловушку. Интересная игра. Можно даже еще лучше сделать - он возвращается к многострадальной шее и сжимает пальцы внизу крепче.

- Босс… - заискивающий голос Леви заставляет все же недовольно цокнуть. Нет нужды откликаться, тот уже осторожно уточняет. - Прибыл вонгольский пацан.
Точно в срок и по расписанию. Кто бы сомневался. Если нужны точно сориентированные по времени проблемы, мелкая Вонгола идеально подходила. Шла почти нос в нос с Варией. Те тоже появлялись в нужном месте в не самое нужное время. Что говорить, еще пару лет назад Занзас бы самолично снял пацана еще на подъезде к особняку. А сейчас наблюдает, как его Дождь натаскивает чужого Дождя для другого босса. Того самого, которому когда-то слил бой, потому что так решил. Самовольно и без сожалений, раскаяния ни на грамм, Занзас это знает. Видел в упрямом взгляде, слышал в неискренних извинениях. Даже сделал вид, что поверил. А после позволил привести сюда одного из вонгольских засранцев. Сколько еще этот капитан собирался испытывать терпение своего босса? Еще чуть-чуть и перейдёт давно очерченные границы дозволенного. Осталось только понять, когда именно он позволит себе это сделать.

- Как думаешь, он уже рыщет в поисках своего учителя? - тон такой, будто ему действительно интересно услышать ответ. Отстраняется и вглядывается в лицо напротив. Видит этот стальной взгляд и расплывается в хищной улыбке. Втягивает в себя каждую из эмоций, которыми Скуало щедро делится. В такие моменты действительно осознаешь значение слова голод. Но у них сегодня немного иные планы.
Занзас двигает ладонью еще пару мгновений, читая что-то во взгляде своего капитана. Возбуждение витает в воздухе, делает его удушливым, забивается в самые легкие. От тела босса в прямом смысле идет жар, кажется, обжечься можно. Но… он вдруг отстраняется. Где-то там в коридорах уже звучит чужой смех. Слишком нормальный для этого места, еще чужеродный, еще… почти настоящий. Занзасу не нравится. Ему здесь не место. Ни одному из Вонголы. Еще не время.

- Свободен. У тебя гости, - он не делает вид, будто разом теряет интерес. Да и собственную хотелку за подолом плаща не прячет. Так ведь интереснее. Босс скоротает время за початой бутылкой. Не ему сейчас мечом своим размахивать в попытке вбить хоть что-то в очередную голову.
- Возвращайся, как закончишь, - бросает уже через плечо, опускаясь в глубокое кресло и закидывая ноги на стол. Утрамбовывается, перенимает стакан в ладонь и следит за капитаном обманчиво-ленивым взглядом. Разве ему не интересно тоже? В конце концов, и это он заслужил.

Отредактировано Xanxus (03.04.2022 22:52)

Ямамото заканчивает последний класс в старшей школе, и это — последние каникулы. Все заняты подготовкой и поступлением в университет, но для Ямамото в этом нет выбора: он давно уже решил, что поступать будет в Италию, выбрал университет и подал документы. Это решение было естественным и закономерным — не могло быть иначе, зная, что Цуна, рано или поздно, станет десятым боссом Вонголы. Можно сколько угодно отшучиваться играми в мафию, но в ответственный момент Ямамото всегда принимает взвешенное решение и всегда выкладывается полностью, больше чем полностью. Если он хочет продолжать «играть» со всеми столь же беспечно, то должен уметь принимать все правила игры, если не принимать, то обходить. И это — одно из них. Он бы слукавил, если бы сказал, что это ему далось легко. Ямамото не хотел оставлять отца и родной Намимори — он не хочет и сейчас, уверен, что Цуна тоже не захочет, — но избегать действительности было не в его привычках, как бы не казалось со стороны. Ямамото знает: со временем Цуна придумает, как поступить, чтобы сохранить баланс,— напоминает себе, что в будущем именно в Намимори находилась их база. Это успокаивает и внушает уверенность, становится легче, но сказать об этом отцу всё равно было сложно. И всё же отец принимает это легко. Иногда Ямамото кажется, что тот знает больше, чем говорит. Иногда — уверен в этом. Думает, что он сын своего отца даже больше, чем полагал. Отец сжимает пальцы на его плече и говорит: «Перед смертью не надышишься, Такеши. Ни о чём не переживай и делай, как велит твоё сердце», — и Ямамото благодарен ему. Ямамото сделает всё, чтобы сохранить это.

Ямамото заканчивает последний класс в старшей школе, и когда все заняты поступлением, он летит в очередной раз в Италию не за этим — в Варию. Наблюдая через окно иллюминатора, как самолёт отрывается от земли, а город всё больше отдаляется и всё больше напоминает игрушечный, он улыбается: это стало настолько привычным, что даже самому осознавать странно. Столь же странно понимать, что ради тренировок со Скуало он раз-за-разом проделывает долгий путь из одной страны в другую. Дело не в том, что он перестал любить бейсбол, которому раньше уделял всё своё свободной время, дело в том, что ценности изменились. Ямамото прекрасно отдаёт себе отчёт в том, в какие игры они играют. Ямамото помнит будущее, в котором он был самонадеян, а раз допустил произошедшее, то и недостаточно силён. Он не говорит себе, что все проблемы они разрешили, все вместе, он говорит, что не допустит этого. Не допустит, чтобы кто-то умер. Не допустит своего проигрыша. Не допустит ситуаций, когда единственное, что ты можешь — наблюдать. Он не заблуждается: если ступать по выбранному им всем пути, то невозможно предугадать, что будет дальше, но точно можно сказать — нужно быть готовым. И ради этого проделать такое расстояние — сущий пустяк.

Ямамото — неизменная беспечность и смех, не знающий устали.
Ямамото — спокойная гладь кристально чистая. Всё хорошо в любом случае, со всем можно справиться и всему можно улыбнуться.

Ямамото, кажется, ничего не воспринимает всерьёз, ко всему относится слишком просто. И в этом нет лжи, просто там, на глубине, за гладью — чёткая осознанность и понимание. Просто он хочет прожить жизнь легко и весело, разделить каждый момент с друзьями, не упустить ничего. Сохранить это спокойствие и эти улыбки.

Он давно привык к долгой дороге и сейчас, не смотря на все пересадки, не смотря на то, что до самой резиденции Варии ни одно такси не доедет и нужно проделать ещё путь пешком, если только тебя не заберут свои, он чувствует себя бодро. Ямамото улыбается, вспоминая насколько это вымотало его в первый раз, и думает, что эти воспоминания тоже хочет сохранить. Он любил это время, проведённое здесь, точно так же, как любил прогулки с Цуной и ребятами. Они были совсем не похожи, контрастные, но Ямамото нравилось. В Варии никогда не бывает тихо. Вария — сущий хаос, но даже в хаосе есть своя система, Ямамото знает. Он запрокидывает голову, разглядывая стены резиденции и думает, что Скуало, наверное, не даст время на отдых — его это устраивает. Ямамото не видит причин для попрекания, как не видит причин, чтобы противиться этому. Невозможно стать сильнее, относясь ко всему, спустя рукава и не выкладываясь на все сто, двести, ещё больше. Он прекрасно отдаёт себе отчёт в том, что всё ещё не дотягивает до уровня Скуало, как бы сильно он не вырос — ему всё ещё есть чему учиться. Боевой опыт учителя и его собственный не идут ни в какое сравнение, и то, что Ямамото удалось победить того в первый раз — сущее везение. У Ямамото есть какие-то способности, а Скуало тот, кто может отшлифовать их, и за это Ямамото благодарен ему. За то, что возится с ним столько времени, терпеливо вбивает знания, позволяет приезжать.

Луссурия щебечет, что-то рассказывает, Ямамото — смеётся. Ямамото думает, насколько странно осознавать, что здесь он тоже чувствует себя как дома. Ямамото — не терпится. Пожалуй, он бы не соврал, если бы сказал, что даже соскучился. И он на самом деле рад видеть их всех, не только Скуало. Рад будет увидеть будет даже Занзаса. По правде, Ямамото не понимает, почему его боятся, по правде, Ямамото считает его славным парнем, немного хмурым, не всегда в настроении, но — славным.

Ямамото протягивает руку к двери и удивлённо моргает, когда едва не сталкивается со Скуало:

— Ха-ха, Скуало! — расплывается в донельзя счастливой улыбке, встречая чужой взгляд, — не думал, что тебе настолько не терпится тоже, — говорит непринуждённо, но хмурится на мгновение, разглядывая его внимательнее.

— Выглядите неважно, учитель, — озабоченно отзывается, резко сокращая расстояние до ничтожного и прикладывая ладонь к чужому лбу, — да вы горите! Уверены, что стоит тренироваться сейчас? Я могу и сам попрактиковаться пока, — Ямамото искренен и не видит проблемы в том, чтобы начать пока без него, в конце концов, какой прок доводить себя до могилы раньше времени? Ямамото беспокоится, потому что никогда раньше Скуало не видел таким, даже во время битв, которые довелось ему наблюдать своими глазами.

— О, Занзас! Извини, а-ха, что не сразу, — он ловко юркает в комнату и уверенной беспечностью проходит вглубь, ближе к боссу Варии, не переставая улыбаться лучезарным добродушием, — йоу! Я привёз для тебя гостинец, — вообще-то Ямамото понимает, что «гостинец» — последнее, что Занзасу нужно, уверен он и в том, что подобного добра у того хватает, но всё равно считает нужным сделать это.  В конце концов, это его, Занзаса, дом, а Ямамото здесь только гость, которому позволили остаться, а в гости с пустыми руками не ходят. Он открывает спортивную сумку и торжественно достаёт коллекционную бутылку виски, на которую у него ушли почти все деньги, которые он накопил с подработки, но об этом Ямамото не жалеет: хорошие вещи просто так не достаются.

— Спасибо за гостеприимство, — улыбается ещё радушнее, опуская бутылку на стол, — обещаю, что не доставлю хлопот![sign]—[/sign]

Целую секунду Скуало действительно верит в то, что спасён и всё закончилось. Босс классически гнездится в кресле, двери из кабинета распахнуты навстречу свободе, подоспевший (почти) вовремя Ямамото привычно улыбается — и всё словно бы налаживается само собой, остаётся лишь увести вонголенка подальше от чужого гнева, неприличных намеков и в целом нездоровой для подростка его лет атмосферы, занять обыденными делами или изнуряющими тренировками, чтобы ничто больше не напоминало о неловкой встрече на этом самом пороге.

Признаться, в порыве [заебанности] слабости Скуало в самом деле не терпится переключить всеобщее (и, конечно, собственное) внимание на что-то более привычное, потому что всякий раз у него в буквальном смысле не остаётся сил после таких вот ситуаций, время внутри полутемного кабинета будто замирает, там сложно дышать и думать, местами ему чудится, что он оглушён и ослеплён, будто увязшая в клее муха. Кажется, что вырваться из замкнутого круга почти нереально, спасают лишь редкие для этого времени года миссии, а после — всё вновь зацикливается вокруг бумажной работы и кабинета босса, но с приездом Ямамото наваждение заканчивается, и глотком свежего ветра после освежающего ливня вонгольский Хранитель смотрит смешливо, звучит громко, энергично разбавляет тяжелую атмосферу своей бурной деятельностью — и камень с сердца отлегает, Скуало ловит себя на том, что действительно скучал по всему этому.

— Э-эй, не трогай, в норме всё, — не успевая среагировать, запоздало отмахивается от протянутой ладони, показательно-недовольно цокая языком. А сам почти натуральным образом пугается, что-то под рёбрами сжимается и ухает вниз: заметил? понял? догадался? Если так, то им будет невероятно неловко смотреть в лицо друг другу после такого. А впрочем, в глазах напротив не видно осознания, да и какое осознание, думает Скуало, в этом возрасте? У Ямамото одни игры с дружилками да тренировки на уме, по крайней мере так он себя успокаивает, за размышлениями упуская момент, когда мальчишка проскальзывает мимо в кабинет и направляется прямиком к Занзасу.

Скуало медленно разворачивается на пятках и напряжённо выжидает. Терзает босса предупреждающим взглядом: не делай глупостей, блядь, только не делай ничего стыдного. Выгадывает момент, как бы выцепить утреннего гостя и поскорее увести подальше, но ситуация целиком и полностью выходит из-под контроля: пожалуй, с Ямамото так всегда, он слишком — чересчур — дружелюбен, а ещё не замечает дохлой собаки прямо среди кабинета, смеется и общается, словно ничего не стряслось, полный подростковой непосредственности. А может — может, для стороннего наблюдателя всё не так и очевидно? Скуало уговаривает себя не горячиться, только нервно дергает бровью на очередные доебки босса. Ну что ему не сидится спокойно? Обязательно вот нужно вставить едкий комментарий и изговнить всё своей пубертатный похабщиной!

А если бы они взрослели вместе, без «перерыва» на восемь лет, ничего бы этого не происходило сейчас, тоскливо думается мечнику. Спасибо Девятому, чтоб ему икалось все следующие восемь лет, если старикан протянет столько.

— Предпочитаю индивидуальные тренировки без сторонних наблюдателей, — с абсолютным похерфейсом парирует и борется с желанием выставить средний палец, но при молодом поколении не хочется так показательно нарушать субординацию. В конце концов, он выше всего этого дерьма и отлично себя контролирует, в отличии от прочих гормонально-нестабильных подростков в этой комнате.
Делая несколько размашистых шагов к своему подопечному, Скуало смыкает пальцы стальной хваткой на его плече и мало это контролирует, почти не замечает за своим общим напряжением.
— Довольно подарков на сегодня, ты его избалуешь. — «Кажется, мы все и без того его избаловали.»

Дёрганным кивком головы призывая Ямамото следовать за собой, Скуало выдыхает с облегчением лишь тогда, когда двери в боссов кабинет за ними закрываются, отрезая от чего-то темного, мрачного, по дикому агрессивного, что ежесекундно таится в темной комнате — и только и ждёт момента, чтобы сорваться с цепей. Здесь, в общем холле, полно солнечного света и утренней свежести. Ямамото держит улыбку, шагая рядом, и хотя поначалу взбудораженный капитан почти бежит, понемногу все же замедляет шаг и приказывает себе расслабиться.
— Всё в порядке, — хотя его не спрашивают, все же ворчливо уточняет, откидывая мешающую длинную прядь за плечо. Наверное, нет смысла объясняться перед сторонним наблюдателем, но Ямамото пробудет здесь целое лето, он «почти уже свой» и так или иначе втянут во взаимодействие между окружающими, так что не хочется отвлекать его по всяким глупостям. — Мы немного повздорили, с ним.. не просто. Это пустяки, не стоит твоего внимания. Лучше расскажи, как добрался?
Такие обыденные мелочи для Варии нестандартны, подобные разговоры и для Скуало в новинку, но все же — ему нравится. Общаться как люди, знаете, не пытаясь уязвить или ранить друг друга, эмоционально, морально или даже физически. В Варии полно «острых углов», о которые каждый норовит тебя приложить, чуть только зазеваешься. Приходится постоянно находиться в боевом напряжении, но с ним, с этим улыбчивым ребёнком, всегда чуточку иначе.