— ПОШЕЛ ТЫ НАХЕР!! — таким яростным пинком распахивая дверь, что ее едва не срывает с петель, вместо приветствия орет Скуало. Плевать ему, насколько вежливым кажется этот засранец, лучше бы ему быть дохлым, как и все его дружки. Даже удивительно, что из всех прочих именно это недоразумение выжило, но это можно легко исправить.
Обнажая меч, варийский капитан приближается к неприятелю дёрганными рывками, быстро и неотвратимо; хватает за высокий воротник ненавистной униформы, от которой его блевать тянет (и всегда тянуло); натягивает с такой силой, что ткань скрипит. Нужно бы вогнать лезвие ему под рёбра и как следует пошерудить, измельчая и перемешивая потроха, но вместо этого он тянется выше, рыча в бледное лицо:
— Какого хера ты приперся? Тебе конец, а не аудиенция у босса, ты слышишь?!
С кривым оскалом выпуская жертву своего гнева из удушающего захвата, Скуало брезгливо вытирает ладони о штанины, кривя губы. Ещё не хватало тратить нервные клетки на это убожество. Ему вообще плевать, для чего и почему Облако Миллефиоре сидит у них в приёмной (тут была приемная?!), одно известно точно: дальше этой залы незваному гостю не пройти.
— Беги.
Лицо у мечника хищное, будто у всамделишной акулы.
— Я досчитаю до семи, так и быть, даю тебе пару лишних секунд. Но после..
Необязательно произносить вслух то, что случится с — как его там зовут? — Кикё. Всерьёз кидаться на безоружного и изможденного противника ниже варийского достоинства, но Скуало определённо сделает это, защищая вверенные территории. Ему не хочется иметь ничего общего, не хочется слушать, видеть, осязать. Он бы сжёг каждого из Венков, будто ядовитую заразу, испепелил и развеял по ветру, чтобы только больше никогда не вспоминать.
Меж тем, чужой Хранитель в самом деле выглядит не лучшим образом. Скуало запомнил его совершенно другим: насмешливо спокойным, уверенным в себе, местами язвительным, местами по-лисьи хитрым, ярким, переполненным энергией и силой; теперь от него остаётся лишь бледная тень, дрожащая при свете дня. Думается, лишь крайняя нужда могла привести его сюда, заставить просить встречи с боссом, уповая на милость. Да ему стоит сказать спасибо за то, что первым его встретил Скуало и у них случилось подобие диалога; Занзас бы вообще без лишних предисловий расстрелял ещё на подходе к базе.
Кто вообще впустил эту занозу на территорию Варии? А если диверсия? А если шпионаж? А если он тут свои ядовитые споры раскидает? Скуало передёргивает от омерзения, на каблуках отворачиваясь, не собираясь ни слушать, ни отвечать, ни вступать в диалог — и кричит кому-то в покосившийся проем дверей:
— Эй! Вывести его отсюда и больше не впускать! Какого он вообще тут отдыхает, быстро сдать мне имена и посты всех пропустивших.
Он злится, так сильно злится! В нем нет страха перед мощью, что однажды чуть не смела их всех не только с лица земли, но и едва не стёрла изо всякой прочей реальности; в нем плещется одна лишь ярость. И чем больше времени это печальное, осунувшееся лицо маячит с ним рядом, тем злее ему делается. Глумиться над проигравшими не в стиле Варии, они обычно добивают оставшихся, чтобы не мучались. Но это уже переходит все границы! Нельзя же так отвратно выглядеть, опустить руки и сдаться? Где же тот шарм, лоск и блеск, где насмешка в голосе и игривая уверенность? Не бывший Погребальный Венок стоит в этой зале, а некто неизвестный, безымянный, не заслуживающий внимания. И Скуало вдруг понимает, что злится не на мужчину или то, что тот едва не сотворил, а на то, что с ним стало, что он сам с собой сделал. Нет ничего отвратнее, чем видеть, как некогда достойный противник превращается в мусор.
Это — то, чего он не может понять или вынести.
К ним спешат несколько пар ног, судя по отдаленным звукам; ещё секунда и приказ об удалении нежелательного элемента все же будет исполнен. Не оборачиваясь, Скуало снижает тон, будто разом вдруг успокаивается, чеканит вполголоса через плечо:
— Что бы тебя сюда ни привело, оно того не стоит. Здесь тебе не помогут. Возьми себя в руки и решай свои чертовы проблемы самостоятельно. А если не можешь, то…
Скуало обрывается, прикусывая язык. Даже в самые темные и смутные времена Вария не сдавалась. Даже потеряв босса на десяток лет — не опускала рук. Всеми презираемые и гонимые, они выстояли и выжили, снова воссияли всем назло. Может, дело в том, что их было много, им все же было, что терять, а ещё они могли держаться друг за друга? Возможно. Но у Кикё тоже есть выбор, ведь выбор есть всегда.